Часто чувство любви к ребенку настолько тесно переплетено с тревогой и страхом за его здоровье и жизнь, что разобрать этот клубок внутри себя практически невозможно. Родитель просто ощущает себя захваченным сильным переживанием, утопает в тревожных образах и в итоге всё больше ощущает родительство как тяжкий эмоциональный груз с редкими проблесками благоговения и благодарности.

Когда я, ошеломлённая этим чувством после рождения дочери, впервые задумалась, как же этот клубок чувств можно лаконично описать, у меня возник такой образ в стилистике винтажной татуировки: сердце со всех сторон оплетённое колючим стеблем розы. Красиво и больно. Чем больше сердце — тем сильнее вонзаются шипы.

В моей голове так же безумствовал кошмарный сценарист, придумывающий самые разные напасти, которые могут ожидать мою дочь. Иногда я специально притворялась злобным продюсером и орала ему: «Чувак, давай больше ада! По теории вероятности, все сюжеты, что ты придумаешь, имеют меньше шансов на то, чтобы сбыться, чем то, о чем ты ещё не думал! Так что мочи!» Но от концентрации мрачных фантазий, само собой, становилось ещё более тошно. И финальным гвоздём в истерзанное материнское сердце вонзалась мысль о бренности наших жизней, о том что мы все — и я, и мой ребёнок — перестанем когда-нибудь существовать.

Духовная учительница Пема Чодрон говорит о зыбкости как об основополагающем свойстве человеческого бытия. Вот как она пишет об этом в книге «Искусство жить в эпоху неопределённости и перемен»:

«У большинства из нас бывают состояния, которые в прошлом заставили нас страдать. И как только мы чувствуем их приближение — будь то начало приступа астмы, симптом хронической усталости, сигнал тревоги — то впадаем в панику. Вместо того чтобы расслабиться в этом чувстве и дать ему пройти за полторы минуты, будучи полностью открытыми и восприимчивыми, мы говорим: «О нет, нет, опять начинается». Мы отказываемся чувствовать основополагающую зыбкость, когда она проявляется в такой форме, и делаем самое вредное, что только можно сделать — запускаем цепочку мыслей: «Что, если это случится? Что, если это случится?» Мы подогреваем свои мысли. Тело, речь и ум объединяются в попытке убежать от чувства, что заставляет его возобновляться снова и снова».

В качестве противодействия этому избеганию Пема предлагает просто проживать эмоцию в течение 90 секунд (именно столько длится эмоциональная реакция физиологически):

«Распознайте чувство, уделите ему внимание, исполненное сочувствия и даже приветствия, и хотя бы на несколько мгновений прекратите создавать сюжетную линию для этого чувства. Это позволит вам пережить чувство непосредственно, без трактовок.

Не подогревайте его концепциями или мнениями о том, хорошее оно или плохое. Просто присутствуйте в чувстве. Где оно находится в вашем теле? Долго ли оно остаётся неизменным? Меняется ли?».

Честно сказать, с наскоку такие упражнения даются нелегко. Хоть к моменту, когда я прочла эти строки, я уже несколько лет почти ежедневно выполняла короткие практики осознанности и развила способность узнавать физические характеристики своих эмоциональных состояний, осознанно проживать сильную, захватывающую эмоцию было трудно.

Недавно я пересматривала центральную сцену из фильма «Бойцовский клуб» — ту, где Тайлер, герой Брэда Питта заставляет героя Эдварда Нортона терпеть химический ожог руки и смотреть, как щелок прожигает его живую плоть. Оставим за скобками, что оба героя — это один человек и что фильм романтизирует насилие и психическое расстройство. Зато эта сцена раскрывает механизмы сопротивления и уловки, к которым прибегает наш ум, уклоняясь от зыбкости, сжимаясь в контакте физической или душевной болью.

Сначала на ум герою приходят слова и образы — «плоть», «прожигать», но придумывание истории — это путь к усилению боли, ее подкреплению на вербальном уровне. Герой понимает это и выбирает тактику избегания — занимает ум направленной медитацией, визуализируя, как он идёт по пещере в поисках своего животного-покровителя (этому его научили в группе поддержки неизлечимо больных раком). Но Тайлер грубо выдёргивает его из этой миленькой фантазии оплеухой и словами «У тебя преждевременное просветление. Это величайший момент твоей жизни, а ты где-то витаешь». И, наконец, герой Нортона устаёт сопротивляться и сдаётся, соглашается присутствовать с болью в настоящем моменте. И тогда Брэд Питт со снисходительной ухмылкой произносит пафосное «Лишь утратив всё до конца, мы обретаем свободу».

Понимаю, что сравнение страданий от физической боли и от призрачного опасения за жизнь и здоровье ребёнка может показаться притянутым за уши. Но наш организм не всегда отличает реальную опасность от вымышленной, а тело «часто выявляет мысли ещё до того, как мы их осознали, и реагирует так, будто они реальны и материальны, независимо от того, правильно они отражают окружающий мир или нет», — так пишут в книге «Осознанность»  Марк Уильямс и Дэнни Пенман. Так что это сравнение — ни в коем случае не призыв к членовредительству с целью повышения осознанности. Просто если мы согласимся с посылкой, что физический и душевный дискомфорт на каком-то уровне восприятия для нас ощущаются одинаково, эта история — смотреть на свою прожигаемую руку — сопоставим а по силе воздействия с моим опытом заглядывания в суть родительского страха. Жжёт невыносимо, но ты вдруг на секундочку веришь, что можешь посмотреть на это, не отворачиваясь. А сделав это, чувствуешь, что стал немного сильнее, чуточку больше.

Если в моменты душевного раздрая не подкидывать «в топку» уничижительных фраз, не бросаться искать причины в прошлом и не пытаться заглядывать в будущее…

Если набраться мужества и дать тревоге, страху, отчаянию, экзистенциальному ужасу и тошнотворной неопределённости пройти сквозь себя, просто наблюдая в каких частях тела оно прижигает, скручивает, давит и сжимает…

Если особенно обращать внимание на те чувства, от которых мы сбегаем привычным нам путём — в соцсети, к холодильнику или винишку (нужное подчеркнуть/подставить своё)…

В какой-то момент мы обнаруживаем, что наша любовь на самом деле больше, чем страх перед зыбкостью, что мы способны относиться к бешеному сценаристу в своей голове с пониманием и сочувствием, и что хоть шипы родительской тревоги продолжают вонзаться в сердце, мы в меньшей степени от этого страдаем.

Возвращаясь к образу татуировки израненного сердца, мы обращаем внимание на исходящий  от него свет – лучи, которые простираются гораздо дальше шипов и кинжалов. И вполне возможно, что у лучей этой любви нет границ даже там, где, как нам кажется, кончается жизнь.

Видишь, как светят заезды в окно? 

Светят и те, что погибли давно.

Они освещают моря, города.

Любовь, как их свет, не умрет никогда.

Деби Глиори «Что бы ни случилось»

 

Текст написан в июне 2018, редакция — декабрь 2020.