Ездили на выходные погостить к свекрови в ту квартиру на Невском проспекте, где жили до появления детей и в первые восемь месяцев Таиной жизни. И меня вдруг накрыло воспоминанием об этом «послеродовом» периоде.
Мне тогда было трудно. Трудно со всех сторон. Теперь я понимаю, что первый ребёнок входит в нашу жизнь как огромных размеров зефирный человек из «Охотников за привидениями».

Он взбирается на крышу здания, которое мы успели к этому моменту возвести, и начинает на нем энергично прыгать, тем самым проверяя на прочность все этажи. Начинает с верхнего — бытового, в котором покоились наши привычки — сколько спать, когда и что есть, смотреть ли кино по вечерам — и с хрустом проламывает его. На следующем этаже — отношения, поддержка, умение чувствовать близких, способность просить о помощи и помощь давать. Тут уж как повезёт — у кого целиком весь пол рухнет, у кого-то только местами провалится. Но до следующего уровня по-любому добьёт — резко или мягко, но «прилетит» и самосознанию: Я справляюсь? Я вообще сильный?Я ещё я? — доносится из-под обломков. Тут, уже практически на ощупь, пытаешься схватится за то, что считал своими принципами и глубинными установками, а они — ух! — и рассыпаются в пыль, не дают больше опоры. А Мишлен-то продолжает весело прыгать. В общем, я думаю, масштаб разрушений очень индивидуален, но в той или иной степени ремонтировать свою жизненную конструкцию приходится всем.

И вот я вспоминаю, как чувствовала в те месяцы это сотрясение, но не позволяла себе его осознать. Вытесняла этот грохот и хруст перекрытий. Говорила всем «Всё нормально, привыкаем». Гуляла по сорок минут в день по загазованным улицам, потом нашла одну потише, вдоль которой тянулся зелёный забор больницы, и катала по ней коляску туда-обратно, туда-обратно. А в голове так же циклично крутились заезженной пластинкой мысли: «Отчего мне плохо? Что я делаю не так? Как это исправить?». От того времени остались ощущения удушья, запертой клетки, связанных рук.

Решение переехать пришло не сразу и теперь мне кажется, что это было мое первое по-настоящему взрослое решение в жизни. В эти шесть месяцев медленно умирал мой инфантилизм, привычка ждать, что кто-то решит все за меня или «само рассосётся». И прежде чем мой инфантилизм завонял, как помойный бак рядом с детской площадкой в соседнем дворе, я решила бежать. Банально переехать из центра в пригород, в Пушкин.

Выходит, мне потребовалось полгода, чтобы услышать себя. Перестать цепляться за старое, неработающее, не мной придуманное, и начать строить своё. И для начала пришлось выбрать место силы. По счастью, в моем случае оно находилось всего в 30 километрах южнее исходной точки.
Что же, собственно, душило меня все это время и отчего я в итоге сбежала? Я не склонна к рассуждениям в категориях «намоленных мест» и «энергетических потоков», но все же центр города создаёт некоторый контекст, который невозможно игнорировать.

Пространство центра города заполнено озадаченными людьми. Каждый человек частица — движущаяся, преследующая какую-либо цель. В сердце горда мне слышится не ритмичный стук, а хаотичное бурление. Человек, выпадающий из этого движения, замедляющийся — специально или нет — оказывается подвержен трению. Если ты не двигаешься, окружающее движение тебя истончает.

Рождение ребёнка выбило меня из привычного потока жизни, из привычной схемы дом-работа-бар. Если быть точной, выбила меня ещё беременность, а появление ребёнка окончательно это дело закрепило. И вот, значит, мой ребёнок-гигант порушил мою прежнюю жизнь изнутри, а снаружи, за четырьмя стенами, на которые я периодически лезла, продолжает кипеть жизнь — люди ходят в рестораны, в кино и на работу. И этот мир для меня с ребёнком не слишком дружелюбен. В общем, среда никак не помогала мне восполнить мой истощившийся ресурс. И я её сменила. На ту, где мне проще слышать себя, где «душа поёт» и появляются силы.

Мы тогда уехали только на одно лето. Сняли квартиру в тихом, провинциально-милом районе, где в начале прошлого века строили солдатские казармы. Я помню, как у меня захватило дух, когда я в первый раз вышла в ближайший парк. Этот ковёр молодой травы и начинающие зеленеть деревья до горизонта. Я помню, как обалдела от счастья, поняв что укладывая Таю на дневной сон, чувствую, что в комнате пахнет дождём и цветущей сиренью. А развешенное во дворе белье! А бабули на лавочках вокруг детской площадки, выходящие на вечерние посиделки в одно и то же время!

Когда я начинаю писать про то лето в Пушкине (а я пробовала не раз) получается похоже на бульварный роман. Но так оно из меня выходит — это чувство влюблённости в город, конфетно-букетный период. 

Степень моей экзальтации достигла апогея к тому моменту, когда осенью надо было возвращаться в Питер, на Невский проспект. В один из последних вечеров мы вдвоём с годовалой Таей отправились в парк. Встречали сумерки на пристани у пруда, откуда открывается самый умиротворяющий вид, а потом пошли по бульвару обратно к дому. Было влажно и довольно тепло для конца сентября, от земли начал подниматься лёгкий туман. И вот я шла в этой жёлтой от осенней листвы и фонарей дымке и практически рыдала от невозможности сохранить этот момент навсегда. И вдруг побежала. Знаете, мамы младенцев, бывает, бегают с коляской, чтобы развеселить пассажира, если он скучает и задумал нудить. Но я тогда побежала, чтобы дать хоть какой-то выход этой энергии любви к городу и, наверное, всему миру, в котором в тот вечер все так волшебно сложилось.

Говорят, от себя не убежишь, и если внутри что-то разладилось, от простой перемены места жительства оно не починится. Наверное, в большинстве случаев это действительно так. Должно быть, я представляю собой счастливое исключение, которое все-таки прибежало к себе.